Михаил Юрьевич Лермонтов

Мы постарались собрать самые интересные произведения Михаила Юрьевича Лермонтова на одном сайте.

Биография Лермонтова М.Ю.

Дом-музей Лермонтова в Пятигорске

Дом-музей Лермонтова в Москве

Памятник на месте дуэли Лермонтова


Герой нашего времени

прыжком. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение,
что иначе я не буду драться.
- Пожалуй! - сказал драгунский капитан, посмотрев выразительно на
Грушницкого, который кивнул головой в знак согласия. Лицо его ежеминутно
менялось. Я его поставил в затруднительное положение. Стреляясь при
обыкновенных условиях, он мог целить мне в ногу, легко меня ранить и
удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести;
но теперь он должен был выстрелить на воздух, или сделаться убийцей, или,
наконец, оставить свой подлый замысел и подвергнуться одинаковой со мною
опасности. В эту минуту я не желал бы быть на его месте. Он отвел капитана в
сторону и стал говорить ему что-то с большим жаром; я видел, как посиневшие
губы его дрожали; но капитан от него отвернулся с презрительной улыбкой. "Ты
дурак! - сказал он Грушницкому довольно громко, - ничего не понимаешь!
Отправимтесь же, господа!"
Узкая тропинка вела между кустами на крутизну; обломки скал составляли
шаткие ступени этой природной лестницы; цепляясь за кусты, мы стали
карабкаться. Грушницкий шел впереди, за ним его секунданты, а потом мы с
доктором.
- Я вам удивляюсь, - сказал доктор, пожав мне крепко руку. - Дайте
пощупать пульс!.. О-го! лихорадочный!.. но на лице ничего не заметно...
только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.
Вдруг мелкие камни с шумом покатились нам под ноги. Что это? Грушницкий
споткнулся, ветка, за которую он уцепился, изломилась, и он скатился бы вниз
на спине, если б его секунданты не поддержали.
- Берегитесь! - закричал я ему, - не падайте заранее; это дурная
примета. Вспомните Юлия Цезаря!
Вот мы взобрались на вершину выдавшейся скалы: площадка была покрыта
мелким песком, будто нарочно для поединка. Кругом, теряясь в золотом тумане
утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге
вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж
бродили волокнистые облака, набежавшие с востока. Я подошел к краю площадки
и посмотрел вниз, голова чуть-чуть у меня не закружилась, там внизу казалось
темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и
временем, ожидали своей добычи.
Площадка, на которой мы должны были драться, изображала почти
правильный треугольник. От выдавшегося угла отмерили шесть шагов и решили,
что тот, кому придется первому встретить неприятельский огонь, станет на
самом углу, спиною к пропасти; если он не будет убит, то противники
поменяются местами.
Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в
душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к
лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать... Я
хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала.
Кто не заключал таких условий с своею совестью?
- Бросьте жребий, доктор! - сказал капитан.
Доктор вынул из кармана серебряную монету и поднял ее кверху.
- Решетка! - закричал Грушницкий поспешно, как человек, которого вдруг
разбудил дружеский толчок.
- Орел! - сказал я.
Монета взвилась и упала звеня; все бросились к ней.
- Вы счастливы, - сказал я Грушницкому, - вам стрелять первому! Но
помните, что если вы меня не убьете, то я не промахнусь - даю вам честное
слово.
Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на
него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя
о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно
средство - выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух!
Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.
- Пора! - шепнул мне доктор, дергая за рукав, - если вы теперь не
скажете, что мы знаем их намерения, то все пропало. Посмотрите, он уж
заряжает... если вы ничего не скажете, то я сам...
- Ни за что на свете, доктор! - отвечал я, удерживая его за руку, - вы
все испортите; вы мне дали слово не мешать... Какое вам дело? Может быть, я
хочу быть убит...
Он посмотрел на меня с удивлением.
- О, это другое!.. только на меня на том свете не жалуйтесь...
Капитан между тем зарядил свои пистолеты, подал один Грушницкому, с
улыбкою шепнув ему что-то; другой мне.
Я стал на углу площадки, крепко упершись левой ногою в камень и
наклонясь немного наперед, чтобы в случае легкой раны не опрокинуться назад.
Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать
пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб...
Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей.
Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к
своему секунданту.
- Не могу, - сказал он глухим голосом.
- Трус! - отвечал капитан.
Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал
несколько шагов вперед, чтоб поскорей удалиться от края.
- Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! - сказал капитан, -
теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! - Они
обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. - Не бойся, - прибавил он,
хитро взглянув на Грушницкого, - все вздор на свете!.. Натура - дура, судьба
- индейка, а жизнь - копейка!
После этой трагической фразы, сказанной с приличною важностью, он
отошел на свое место; Иван Игнатьич со слезами обнял также Грушницкого, и
вот он остался один против меня. Я до сих пор стараюсь объяснить себе,
какого роду чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада
оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что
этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на
меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности,
хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы
непременно свалился с утеса.
Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть
легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку.
- Я вам советую перед смертью помолиться богу, - сказал я ему тогда.
- Не заботьтесь о моей душе больше чем о своей собственной. Об одном
вас прошу: стреляйте скорее.
- И вы не отказываетесь от своей клеветы? не просите у меня прощения?..
Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?
- Господин Печорин! - закричал драгунский капитан, - вы здесь не для
того, чтоб исповедовать, позвольте вам заметить... Кончимте скорее; неравно
кто-нибудь проедет по ущелью - и нас увидят.
- Хорошо, доктор, подойдите ко мне.
Доктор подошел. Бедный доктор! он был бледнее, чем Грушницкий десять
минут тому назад.
Следующие слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно, как
произносят смертный приговор:
- Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой
пистолет: прошу вас зарядить его снова, - и хорошенько!
- Не может быть! - кричал капитан, - не может быть! я зарядил оба
пистолета; разве что из вашего пуля выкатилась... это не моя вина! - А вы не
имеете права перезаряжать... никакого права... это совершенно против правил;
я не позволю...
- Хорошо! - сказал я капитану, - если так, то мы будем с вами
стреляться на тех же условиях... Он замялся.
Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.
- Оставь их! - сказал он наконец капитану, который хотел вырвать
пистолет мой из рук доктора... - Ведь ты сам знаешь, что они правы.
Напрасно капитан делал ему разные знаки, - Грушницкий не хотел и
смотреть.
Между тем доктор зарядил пистолет и подал мне. Увидев это, капитан
плюнул и топнул ногой.
- Дурак же ты, братец, - сказал он, - пошлый дурак!.. Уж положился на
меня, так слушайся во всем... Поделом же тебе! околевай себе, как муха... -
Он отвернулся и, отходя, пробормотал: - А все-таки это совершенно против
правил.
- Грушницкий! - сказал я, - еще есть время; откажись от своей клеветы,
и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие
удовлетворено; - вспомни - мы были когда-то друзьями...
Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.
- Стреляйте! - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы
меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет
места...
Я выстрелил...
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах
легким столбом еще вился на краю обрыва.
Все в один голос вскрикнули.
- Finita la comedia!15 - сказал я доктору.
Он не отвечал и с ужасом отвернулся.
Я пожал плечами и раскланялся с секундантами Грушницкого.
Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал
окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза... Отвязав лошадь, я
шагом пустился домой. У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне
тускло, лучи его меня не грели.
Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью. Вид человека был бы
мне тягостен: я хотел быть один. Бросив поводья и опустив голову на грудь, я
ехал долго, наконец очутился в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня
назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к
Кисловодску, измученный, на измученной лошади.
Лакей мой сказал мне, что заходил Вернер, и подал мне две записки: одну
от него, другую... от Веры.
Я распечатал первую, она была следующего содержания:
"Все устроено как можно лучше: тело привезено обезображенное, пуля из
груди вынута. Все уверены, что причиною его смерти несчастный случай; только
комендант, которому, вероятно, известна ваша ссора, покачал головой, но
ничего не сказал. Доказательств против вас нет никаких, и вы можете спать
спокойно... если можете... Прощайте..."
Я долго не решался открыть вторую записку... Что могла она мне
писать?.. Тяжелое предчувствие волновало мою душу.
Вот оно, это письмо, которого каждое слово неизгладимо врезалось в моей
памяти:
"Я пишу к тебе в полной уверенности, что мы никогда больше не увидимся.
Несколько лет тому назад, расставаясь с тобою, я думала то же самое; но небу
было угодно испытать меня вторично; я не вынесла этого испытания, мое слабое
сердце покорилось снова знакомому голосу... ты не будешь презирать меня за
это, не правда ли? Это письмо будет вместе прощаньем и исповедью: я обязана
сказать тебе все, что накопилось на моем сердце с тех пор, как оно тебя
любит. Я не стану обвинять тебя - ты поступил со мною, как поступил бы
всякий другой мужчина: ты любил меня как собственность, как источник

Первая страница < [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23 из 27][24] [25] [26] [27] > Последняя страница


Произведения Лермонтова Михаила Юрьевича
©  lermontov-my.ru