![]() |
Мы постарались собрать самые интересные произведения Михаила Юрьевича Лермонтова на одном сайте. |
СашкаОн был рожден под гибельной звездой, С желаньями безбрежными, как вечность. Они так часто спорили с душой И отравили лучших дней беспечность. Они летали над его главой, Как царская корона; но без власти Венец казался бременем, и страсти, Впервые пробудясь, живым огнем Прожгли алтарь свой, не найдя кругом Достойной жертвы, — и в пустыне света На дружний зов не встретил он ответа. 73 О, если б мог он, как бесплотный дух, В вечерний час сливаться с облаками, Склонять к волнам кипучим жадный слух, И долго упиваться их речами, И обнимать их перси, как супруг! В глуши степей дышать со всей природой Одним дыханьем, жить ее свободой! О, если б мог он, в молнию одет, Одним ударом весь разрушить свет!.. (Но, к счастию для вас, читатель милый, Он не был одарен подобной силой.) 74 Я не берусь вполне, как психолог, Характер Саши выставить наружу И вскрыть его, как с труфлями пирог. Скорей судей молчаньем я принужу К решению... Пусть суд их будет строг! Пусть журналист всеведущий хлопочет, Зачем тот плачет, а другой хохочет!.. Пусть скажет он, что бесом одержим Был Саша, — я и тут согласен с ним, Хотя, божусь, приятель мой, повеса, Взбесил бы иногда любого беса. 75 Его учитель чистый был француз, Marquis de Tess.3 Педант полузабавный, Имел он длинный нос и тонкий вкус И потому брал деньги преисправно. Покорный раб губернских дам и муз, Он сочинял сонеты, хоть порою По часу бился с рифмою одною; Но каламбуров полный лексикон, Как талисман, носил в карманах он И, быв уверен в дамской благодати, Не размышлял, что кстати, что некстати. 76 Его отец богатый был маркиз, Но жертвой стал народного волненья: На фонаре однажды он повис, Как было в моде, вместо украшенья. Приятель наш, парижский Адонис, Оставив прах родителя судьбине, Не поклонился гордой гильотине: Он молча проклял вольность и народ, И натощак отправился в поход, И наконец, едва живой от муки, Пришел в Россию поощрять науки. 77 И Саша мой любил его рассказ Про сборища народные, про шумный Напор страстей и про последний час Венчанного страдальца... Над безумной Парижскою толпою много раз Носилося его воображенье: Там слышал он святых голов паденье, Меж тем как нищих буйный миллион Кричал, смеясь: «Да здравствует закон!» — И, в недостатке хлеба или злата, Просил одной лишь крови у Марата. 78 Там видел он высокий эшафот; Прелестная на звучные ступени Всходила женщина... Следы забот, Следы живых, но тайных угрызений Виднелись на лице ее. Народ Рукоплескал... Вот кудри золотые Посыпались на плечи молодые; Вот голова, носившая венец, Склонилася на плаху... О, творец! Одумайтесь! Еще момент, злодеи!.. И голова оторвана от шеи... 79 И кровь с тех пор рекою потекла, И загремела жадная секира... И ты, поэт, высокого чела Не уберег! Твоя живая лира Напрасно по вселенной разнесла Всё, всё, что ты считал своей душою, — Слова, мечты с надеждой и тоскою... Напрасно!.. Ты прошел кровавый путь, Не отомстив, и творческую грудь Ни стих язвительный, ни смех холодный Не посетил — и ты погиб бесплодно... 80 И Франция упала за тобой К ногам убийц бездушных и ничтожных. Никто не смел возвысить голос свой; Из мрака мыслей гибельных и ложных Никто не вышел с твердою душой, — Меж тем как втайне взор Наполеона Уж зрел ступени будущего трона... Я в этом тоне мог бы продолжать, Но истина — не в моде, а писать О том, что было двести раз в газетах, Смешно, тем боле об таких предметах. 81 К тому же я совсем не моралист — Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу, Я палачу не дам похвальный лист, Но клеветой героя не унижу — Ни плеск восторга, ни насмешки свист Не созданы для мертвых. Царь иль воин, Хоть он отличья иногда достоин, Но, верно, нам за тяжкий мавзолей Не благодарен в комнатке своей И, длинным одам внемля поневоле, Зевая вспоминает о престоле. 82 Я прикажу, кончая дни мои, Отнесть свой труп в пустыню, и высокий Курган над ним насыпать, и — любви Символ ненарушимый — одинокий Поставить крест: быть может, издали, Когда туман протянется в долине Иль свод небес взбунтуется, к вершине Гостеприимной нищий пешеход, Его заметив, медленно придет, И, отряхнувши посох, безнадежней Вздохнет о жизни будущей и прежней — 83 И проклянет, склонясь на крест святой, Людей и небо, время и природу, — И проклянет грозы бессильный вой И пылких мыслей тщетную свободу... Но нет, к чему мне слушать плач людской? На что мне черный крест, курган, гробница? Пусть отдадут меня стихиям! Птица И зверь, огонь, и ветер, и земля Разделят прах мой, и душа моя С душой вселенной, как эфир с эфиром, Сольется и развеется над миром!.. 84 Пускай от сердца, полного тоской И желчью тайных тщетных сожалений, Подобно чаше, ядом налитой, Следов не остается... Без волнений Я выпил яд по капле, ни одной Не уронил; но люди не видали В лице моем ни страха, ни печали И говорили хладно: «Он привык». И с той поры я облил свой язык Тем самым ядом и по праву мести Стал унижать толпу под видом лести... 85 Но кончим этот скучный эпизод И обратимся к нашему герою. До этих пор он не имел забот Житейских и невинною душою Искал страстей, как пищи. Длинный год Провел он средь тетрадей, книг, историй, Грамматик, географий и теорий Всех философий мира. Пять систем Имел маркиз, а на вопрос: зачем? — Он отвечал вам гордо и свободно: «Monsieur, c’est mon affaire»4 — «Так мне угодно!» 86 Но Саша не внимал его словам, — Рассеянно в тетради над строками Его рука чертила здесь и там Первая страница < [1] [2] [3] [4] [5] [6 из 11][7] [8] [9] [10] [11] > Последняя страница |
Произведения Лермонтова Михаила Юрьевича © lermontov-my.ru |