Мы постарались собрать самые интересные произведения Михаила Юрьевича Лермонтова на одном сайте. |
ЛитвинкаРисуется с зубчатою стеной? Бессменный царь синеющих полей, Кого хранит он твердостью своей? Кто темным сводам поверять привык Молитвы шепот и веселья клик? Его владельца назову я вам: Под именем Арсения друзьям И недругам своим он был знаком И не мечтал об имени другом. Его права оспоривать не смел Еще никто, — он больше не хотел! Не ведал он владыки и суда, Не посещал соседей никогда. Богатый в мире, славный на войне, Когда к нему являлися оне — Он убегал доверчивых бесед, Презрением дышал его привет; Он даже лаской гостя унижал, Хотя, быть может, сам того не знал; Не потому ль, что слишком рано он Повелевать толпе был приучен? 2 На ложе наслажденья и в бою Провел Арсений молодость свою. Когда звучал удар его меча И красная являлась епанча, Бежал татарин и бежал литвин; И часто стоил войска он один! Вся в ранах грудь отважного была, И посреди морщин его чела, Приличнейший наряд для всяких лет, Краснел рубец, литовской сабли след! 3 И, возвратясь домой с полей войны, Он не прижал к устам уста жены, Он не привез парчи ей дорогой, Отбитой у татарки кочевой, И даже для подарка не сберег Ни жемчугов, ни золотых серег. И, возвратясь в забытый старый дом, Он не спросил о сыне молодом, О подвигах своих в чужой стране Он не хотел рассказывать жене. И в час свиданья радости слеза Хоть озарила нежные глаза, Но прежде чем упасть она могла — Страдания слезою уж была. Он изменил ей! Что святой обряд Тому, кто ищет лишь земных наград? Как путники небесны, облака, Свободно сердце, и любовь легка... 4 Два дня прошло — и юная жена Исчезла, и старуха лишь одна Изгнанье разделить решилась с ней В монастыре, далёко от людей (И потому не ближе к небесам). Их жизнь — одна молитва будет там! Но женщины обманутой душа, Для света умертвясь и им дыша, Могла ль забыть того, кто столько лет Один был для нее и жизнь и свет? Он изменил! увы! Но потому Ужель ей должно изменить ему? Печаль несчастной жертвы и закон — Всё презирал для новой страсти он, Для пленницы, литвинки молодой, Для гордой девы из земли чужой. В угодность ей, за пару сладких слов Из хитрых уст, Арсений был готов На жертву принести жену, детей, Отчизну, душу — всё в угодность ей! 5 Светило дня, краснея сквозь туман, Садится горделиво за курган, И, отделив ряды дождливых туч, Вдоль по земле скользит прощальный луч Так сладостно, так тихо и светло, Как будто мира мрачное чело Его любви достойно! Наконец Оставил он долину и, венец Горы высокой, терем озарил И пламень свой негреющий разлил По стеклам расписным светлицы той, Где так недавно с радостью живой, Облокотясь на столик, у окна, Ждала супруга верная жена, Где с детскою досадой сын ее Чуть поднимал отцовское копье. Теперь... где сын и мать? На месте их Сидит литвинка, дочь степей чужих. Безмолвная подруга лучших дней, Расстроенная лютня перед ней; И, по струне оборванной скользя, Блестит зари последняя струя. Устала Клара от душевных бурь... И очи голубые, как лазурь, Она сидит, на запад устремив, Но не зари пленял ее разлив: Там родина! Певец и воин там Не раз к ее склонялися ногам! Там вольны девы! Там никто бы ей Не смел сказать: хочу любви твоей!.. 6 Она должна с покорностью немой Любить того, кто грозною войной Опустошил поля ее отцов; Она должна приветы нежных слов Затверживать и ненависть, тоску Учить любви святому языку; Младую грудь к волненью принуждать И страстью небывалой объяснять Летучий вздох и влажный пламень глаз; Она должна... Но мщенью будет час! 7 Вечерний пир готов; рабы шумят. В покоях пышных блещет свет лампад; В серебряном ковше кипит вино; К его парам привыкнувший давно, Арсений пьет янтарную струю, Чтоб этим совесть потопить свою! И пленница, его встречая взор, Читает в нем к веселью приговор, И ложная улыбка, громкий смех, Кроме ее, обманывают всех. И, веря той улыбке, восхищен Арсений, и литвинку обнял он, — И кудри золотых ее волос, Нежнее шелка и душистей роз, Скатилися прозрачной пеленой На грубый лик, отмеченный войной. Лукаво посмотрев, принявши вид Невольной грусти, Клара говорит: «Ты любишь ли меня?» — «Какой вопрос? — Воскликнул он. — Кто ж больше перенес И для тебя так много погубил, Как я? — и твой Арсений не любил? И, — человек, — я б мог обнять тебя, Не трепеща душою, не любя? О, шутками меня не искушай! Мой ад среди людских забот — мой рай У ног твоих! — и если я не тут, И если рук моих твои не жмут, Дворец и плаха для меня равны, Досадой дни мои отравлены! Я непорочен у груди твоей, Суров и дик между других людей! Тебе в колена голову склонив, Я, как дитя, беспечен и счастлив, И теплое дыханье уст твоих Приятней мне курений дорогих! Ты рождена, чтобы повелевать: Моя любовь то может доказать. Пусть я твой раб — но лишь не раб судьбы! Достойны ли тебя ее рабы? Поверь, когда б меня не создал бог, Он ниспослать бы в мир тебя не мог». 8 «О, если б точно ты любил меня! — Сказала Клара, голову склоня. — Я не жила бы в тереме твоем. Ты говоришь: он мой! — а что мне в нем? Богатством дивным, гордой высотой Очам он мил, но сердцу он чужой. Здесь в роще воды чистые текут — Но речку ту не Вилией зовут; И ветер, здесь колеблющий траву, Мне не приносит песни про Литву! Нет! русский, я не верую любви! Без милой воли что дары твои?» И отвернулась Клара, и укор Изобразил презренья хладный взор. Недвижим был Арсений близ нее, И, кроме воли, отдал бы он всё, Чтоб получить один, один лишь взгляд Из тех, которых всё блаженство — яд. 9 Но что за гость является ночной? [1 из 4][2] [3] [4] > Последняя страница |
Произведения Лермонтова Михаила Юрьевича © lermontov-my.ru |